• Напоминаем вам:
    Информация, размещенная здесь, не может рассматриваться как рекомендация по диагностированию и лечению каких-либо заболеваний, и не может служить заменой очной консультации с врачом.

Коинфекции Интересная статья попалась

Libra

Ветеран форума
Сообщения
10.307
Лайки
7.925
Баллы
128
«Паразитолог должен быть в контакте со всем миром»
Илья Колмановский

Профессор Ирина Тарасевич о том, как лечить и распознавать редкие инфекции, защититься от новых и предсказать возвращение старых

Как вы стали ученым?
Сначала как все: читала книгу «Охотники за микробами», поступила на биофак. Потом мне понравились лекции по паразитологии, я выбрала кафедру энтомологии. Поворотом стала встреча с моим главным учителем и первый опыт самостоятельной работы в поле — тогда я ушла в эту работу с головой. Учителем моим стал паразитолог Александр Борисович Ланге. Без преувеличения величайший человек. Он был некрасивый, часто неухоженный и голодный. И все же все им восхищались: невероятно образованный, знаток поэзии, истории искусства и всех областей биологии. Когда он садился за микроскоп, у него будто оживали руки. Он умел все, фотографировал, блестяще рисовал — его рисунки клещей напоминали барельефы, клещи выходили, будто вылепленные из гипса. Он научил меня рисовать, определять паразитов — клещей, которых я собирала с крыс около помойных ведер в московских коммуналках. Он же научил меня стрелять из ружья, и он отправил делать диплом в Калининскую область.
Какой оказалась самостоятельная научная работа?
Я провела все лето 1951-го в одном лесничестве. В Калининской, ныне Тверской, области было очень много клещевого энцефалита. Перед глазами до сих пор стоит мать восьмерых детей, у которой после энцефалита была вислая рука. Я вставала в пять утра, ложилась поздно ночью. Расставляла, потом собирала ловушки с грызунами, собрала триста птиц — оказалось, что я все же не могу в них стрелять, поэтому мне помогали местные мальчишки, их тогда всех звали Мишами в честь Калинина — вскрывала животных, выделяла и фиксировала в формалине их ткани. В течение всего сезона мне привозили клещей от вирусолога, которая работала в соседней деревне, партиями по две-три тысячи штук. Мне надо было за несколько часов найти среди них опасных — это было очень азартное занятие.
Зачем все это было нужно?
Это азы профессии. Есть район, где болеют люди. Знать, где, сколько и какими возбудителями инфицировано в этом районе грызунов, птиц и клещей, — ключ к контролю над болезнью. Нашел возбудителя, смог вырастить в лаборатории, часто со второй-третьей попытки, определил, что это за возбудитель, тогда ты можешь провести профилактику, и люди не заболеют. Если все же заболеют, ты можешь очень быстро поставить точный диагноз, потому что уже знаешь, что и как искать, а значит, сразу назначить правильное лечение. Чтобы так контролировать десятки возбудителей, и не в одной области, а во всей стране, нужна огромная система из ученых в научных центрах, полевых зоологов, санэпидстанций, санитарных врачей повсюду. Я пошла работать в эту систему и проработала в ней всю жизнь.
Что сказал Ланге, когда вы вернулись в Москву с результатами после сотен часов в поле?
Что этого всего недостаточно. И мы поехали с ним обратно — дальше собирать материал! Он хотел все увидеть своими глазами.
Лихорадка под вопросом
В 2007 году в Нидерландах началась эпидемия среди скотоводов, а потом и остального населения. У людей поднималась температура, появлялся кашель, мышечные боли — похоже на грипп, но не грипп. Эпидемия длилась три года, болели 4000 человек, 24 умерли, было забито 50 000 голов скота. Это была открытая изначально в Австралии в 1937-м ку-лихорадка, Q-fever — от слова query — «неясный», так как возбудитель долго оставался неизвестен. Возбудитель — коксиелла, уникальная бактерия: передается множеством путей, обнаруживается в шерсти, молоке. Если не лечить ку-лихорадку нужным антибиотиком, бактерия попадает в ткани и сосуды сердца и человек может умереть. К счастью, у голландцев хорошо работает эпидемиология: 24 умерших — это совсем немного для такой вспышки. Тарасевич ездила специально общаться с нидерландскими коллегами, чтобы больше узнать об этой эпидемии. А вообще она работает с ку-лихорадкой всю жизнь.
Как вы действовали, когда началась голландская эпидемия?
Когда я вернулась с конференции, где были голландцы, я пошла к Геннадию Григорьевичу Онищенко (главный государственный санитарный врач России. — И. К.). Оказалось, что он не знал об этой вспышке. Он сразу взялся контролировать козий сыр из Голландии. Кстати, это адекватная мера, я легко себе представляю такой способ передачи. Мы ему не подчиняемся, но он попросил меня сделать СанПиН по ку-лихорадке: это такой официальный министерский документ, санитарные правила и нормы, которые регламентируют стандарты мониторинга, профилактики и борьбы с возбудителем. Я и моя коллега, две весьма немолодые женщины, сделали это за три дня. Я говорю Онищенко в ответ на благодарности: «Это просто бумажка, сама по себе она никогда не будет работать. Диагностический препарат перестали выпускать, вакцина разработана, но никогда не выпускалась промышленно, мы вообще не прикрыты». А он мне отвечает: «Но у нас же нету ку».
А что, на самом деле есть?
Да. В прошлом году двенадцать человек слегли с симптомами тяжелой пневмонии в Кировской области. И только наш институт смог всем им поставить диагноз, получив образцы их крови, — тогда их стали лечить. Но поскольку Онищенко сказал «у нас нету ку», несчастные местные эпидемиологи нам позвонили: «Не знаем, что делать, что писать в документации». Я сказала им: «Это ваша ответственность». И они написали всем этим людям просто пневмонию, без причины. Все, точка! Так это и пошло в статистику.
Как вы вообще занялись ку?
Это моя любимая инфекция. Коксиелла — удивительный возбудитель. Его находят по всему миру, всегда неожиданно, у диких и домашних животных, у сосущих членистоногих. Я сама выделяла коксиеллу у грызунов вдоль трассы БАМ в семидесятые годы, от Крыма — в пятидесятые, до Воронежа — в восьмидесятые — а так ее выделяют во всем мире, по всей Европе, в США, Австралии.
Началось же все еще на вспышке ку-лихорадки в Крыму, когда я только окончила МГУ. Я родила дочь, а потом Ланге помог мне найти работу — устроил в Институт эпидемиологии и микробиологии имени Н.Ф. Гамалеи. Я пришла в отдел риккетсиозов. Незадолго до этого, в 1952 году, в Севастополе началось гриппоподобное заболевание, сотни заболевших — все было засекречено, естественно. Еще когда немцы были в Крыму, они тоже болели, называли это «балкан-грипп».
Это было советское бакоружие, как поговаривают?
Нет, это смешно. Немцы ведь болели «балкангриппом» и в Италии, и в Греции. В Крыму в этот раз же все началось с выселения татар. Нужно было заполнить образовавшийся вакуум. Завезли людей из Рязанской, Тамбовской областей, те привезли скот. Коровы все заразились от местных клещей и заразили людей. После войны был спад, а в 1952 году вспышка.
Я приехала в 1953-м, выделяла коксиеллу отовсюду — из воздуха хлева, из крови больных. Мы завесили всю комнату, отданную нам под лабораторию, простынями, пропитанными карболкой. Было жарко, простыни быстро высыхали, мы опять смачивали, дыша этой гадостью, — надо было обеззаразить воздух. Но мы ничего не замечали, мы работали.
Заразили куриные эмбрионы материалом, выделенным из животных (это способ сохранить и довезти микроба до большой лаборатории — И. К.). Везли эти яйца по неопытности просто в купе, пристроили куда-то на багажную полку в консервной банке. В Москве заражали лабораторных животных и выделяли из них штаммы коксиеллы. Они до сих пор хранятся у меня в лаборатории, лиофильно высушенные, на этом материале подготовлена кандидатская диссертация, которую я защитила в 1956 году.
Зачем все это делается, если уже и так известно, что у людей ку?
Это нужно, чтобы приготовить антиген, так называемый диагностикум. Микроб растят в большом количестве, инактивируют, очищают от клеток куриных эмбрионов, на которых их растили, и запаивают в ампулы. Если туда капнуть кровь больного, увидишь реакцию антиген — антитело, появится специфический осадок. Антиген — это то, что ты приготовил, и у тебя может быть целая панель разных антигенов, чтобы установить возбудителя в каждом новом случае. Антитела образуются в крови больного, чей организм борется с микробом. Второе применение этих сборов: сделать вакцину. Я сделала за несколько лет, но она лежит на полке — не производилась никогда промышленно. Когда была вспышка в Нидерландах, во всем мире к производству вакцины была готова только Австралия. Это жалко: наша вакцина срабатывала быстрее и пригодилась бы.
Ваши исследования ку еще как-то пригодились практически?
Да. В 1980-е годы в Воронежской области перестали ездить локомотивы: некому было ими управлять. Все машинисты слегли с тяжелым заболеванием, похожим на грипп. Я приехала. Оказалось, что есть станция Поворино, где переставляли вагоны в составах. Рядом было депо, где заражались машинисты. Решили что это какая-то диверсия, меня послал Мин здрав. Выяснилось, что там дом для отдыха машинистов, где они жили в спальнях один-два дня, пока ждали. В подвале была открытая топка, и вместе с теплым воздухом вверх шел микроб, потому что алкоголики истопники между делом теребили козью шерсть.
Сюжет для «Доктора Хауса»! Как реагировало начальство на вспышку?
Успели побелить помещение к нашему приезду, а до этого — пьеса Горького «На дне»: грязь и антисанитария, пижамы никогда не стирались. В соседней области тоже было больше ста случаев, но их замяли. Вообще, врали во все времена, но тогда хоть знали, что делать с больными.
Наука предсказания
Великий паразитолог академик Евгений Павловский предсказал, что возбудителя лихорадки цуцугамуши, известной на тот момент только в Японии, найдут на Дальнем Востоке в СССР. Тарасевич сделала открытие похлеще: она нашла возбудителя за тысячи километров от Дальнего Востока, исходя исключительно из логических, теоретических рассуждений.
С чего началась эпоха цуцугамуши в вашей карьере?
Мой шеф в Институте имени Гамалеи, Сергей Михайлович Кулагин, понял, что Павловский прав в своем предсказании. Он получил с Дальнего Востока три штамма возбудителя цуцугамуши. Риккетсии (строго говоря, сегодня возбудитель цуцугамуши перенесен из рода риккетсий в особый род Orientia. — И. К.) приехали такие ослабленные! Несколько месяцев ушло на восстановление «сил» у этого штамма, я много раз пассировала (пересевала — И. К.) этот материал в куриных эмбрионах и мышах, подбирала условия. Когда я наконец увидела выросших риккетсий, позвала сотрудников, и мы все были счастливы.
Почему?!
Интересно же! Это инфекция, экзотическая для нас, которой столько великих людей занимались. Я мечтала еще с университета ей заниматься, нам о ней рассказывали на лекциях. Говорили, что это инфекция, с которой можно работать не на морских свинках и кроликах, — как работали с остальными риккетсиями, иначе они не выживали бы в лаборатории, — а на мышах, ведь это проще и быстрее. Я всегда завидовала, думала: «Надо же, как интересно». И мне посчастливилось отправиться в экспедицию для ее изучения.
С чем вы вернулись?
С зараженными лабораторными мышами, как я и мечтала. Мы заражали их материалом, собранным из местных краснотелковых клещей. И вот я приехала с этими бесценными мышами в Москву. Меня встретил муж, он был мастер на все руки, поэтому по салону нашего «запорожца» шла труба с теплым воздухом, чтобы в салоне было тепло. Я примостила к трубе банку с мышами, но, видимо, слетела крышка, и они скоро разбежались по салону. Когда мы их собрали и приехали домой, я поняла, что мне негде их держать. Поднялась на чердак вроде мансарды, где все сушили белье, и оставила там на ночь. Соседка сильно перепугалась, когда увидела их, и прибежала даже к нам выяснять.
Практическая польза от этого приключения была?
Мы выделили из мышей возбудителя, научились растить его в лабораториях, сделали на его основе диагностикум. Военные врачи на Дальнем Востоке получили его у нас, стали тестировать больных и нашли в воинских частях сорока одного пациента с лихорадкой цуцугамуши — у них предполагали что угодно, но не это.
А сегодня при таких же симптомах врачи всюду будут знать, что делать? Они сумеют отличить цуцугамуши от других инфекций, чтобы вовремя начать правильное лечение?
Отличить можно только при помощи специфических тестов, но этим никто не занимается. Возбудитель, конечно, по-прежнему есть, на Дальнем Востоке, и больных там не лечат как надо.
Как вам удалось предсказать присутствие возбудителя цуцугамуши совершенно в другом месте, вдали от известных очагов?
В Таджикистане есть район Тигровая Балка, там было очень много клещей-краснотелок. Тогда не было интернета, но я следила за научными публикациями со всего мира. В Пакистане была вспышка цуцугамуши, о ней писали американцы. Я стала изучать ботанику и вот что выяснила.
Некогда горы были ниже, климат теплее — возможно, тогда возбудитель цуцугамуши жил повсюду, поскольку было много растительности субтропического типа. Потом произошло так называемое альпийское поднятие гор, и остались очаги в Туркмении, Таджикистане, Пакистане. Они совпали с сообществами субтропических растений, которые из единого ковра превратились в набор лоскутов на разных нагорьях.
В 1965 году моя аспирантка выделила штаммы из клещей с Тигровой Балки, а местная эпидемиолог под моим руководством изучала распространение инфекции. В 1966 году я впервые поехала за границу, на конгресс в Японию, рассказать об этом открытии. Американцы стали меня уговаривать организовать международную экспедицию на совершенно новый для всего мира очаг, но об этом нельзя было и подумать. Лишь в 1992 году я организовала экспедицию, и мы с японскими коллегами, уже очень немолодые, поехали туда, где я ставила ловушки в 1960-е годы.

Выездной ученый
После японского конгресса вы ездили по всему миру. Но в сталинские годы ученых воспитывали в рамках идеи, что наука может быть только советской. Как вам удалось выйти за эти рамки?

Мой шеф Кулагин из Института Гамалеи, который послал меня на изучение ку, а потом на цуцугамуши, научил меня еще одной вещи. Он заставлял меня переводить литературу со всех языков, включая даже такие, как шведский. Я справлялась: брала словари, продиралась сквозь текст — в конце концов, там много латинских корней. Стала регулярно публиковать обзоры научной литературы. Паразитолог должен быть в контакте со всем миром — это особенность профессии.
Трудно было выезжать так часто? США, Европа, Иран, Афганистан, Монголия, Япония, Австралия , 25 лет постоянной работы в сотрудничестве с чехами — как вас вообще выпускали?
Просто. Я, как все, ходила на комиссию в райком, отвечала на их вопросы, это было привычно. Мне очень памятна первая большая поездка, в США. На японском конгрессе я познакомилась с доктором Корнелиусом Филипом, крупным американским паразитологом, и он приехал в Россию в 1968-м. Я была гидом для него и его жены, мы гуляли по Москве и говорили о паразитологии. Они меня пригласили к себе, и я три месяца посещала риккетсиологические лаборатории США.
Почему вас так легко выпускали?
Я думаю потому, что в это время военные медики испытывали большой интерес к бактериологическому оружию, и они рассчитывали получить через меня какие-то сведения. У меня было целое турне: Мэрилендский университет, Канзас, Монтана, Северная Дакота. Я на много лет подружилась с десятками коллег.
Эти связи дали какой-то осязаемый практический результат для вашей работы?
Да, несмотря на железный занавес, я в любой момент могла опереться на коллег со всего мира, а это очень важно для эпидемиолога. В Одессе в начале восьмидесятых годов стали умирать собаки, а у людей начался остеопороз, часто ломались кости. Меня послали из Москвы на эту вспышку. А я до этого как раз работала с большим массивом американской литературы, писала главу в учебник, и по дороге у меня уже были мысли, что это некий родственник моих риккетсий. На месте мы поняли, что путь передачи микробов — подсолнечное масло, которое местные покупали у одной группы спекулянтов: люди готовили на нем и болели.
Так вот, отвечая на ваш вопрос: я тут же попросила из Атланты (Center for Disease Control, крупнейший государственный центр охраны здоровья — И. К.) прислать мне антигенные пятна на стеклах. И поняла, что это эрлихиоз, он лечится тоже доксициклином.
А сейчас как мониторится эрлихиоз? Он у нас есть?
Есть. Вот на Урале недавно нашли. Но это никому не нужно. Этим же надо заниматься, производить диагностический препарат. Это умеет делать один человек в стране, мой коллега Эдуард Исаевич Коренберг в Институте имени Гамалеи. Ему за семьдесят.
Главное открытие
Любой мальчик, который ловит бабочек , ищет птичек, кости динозавров, мечтает вырасти и открыть новый вид, математик — доказать теорему, астроном — найти звезду. Паразитолог мечтает открыть свою собственную инфекцию, и Тарасевич не была исключением.
Как вы открыли пятнистую астраханскую лихорадку?
В 1992 году люди в Астраханской области болели десятками: некое лихорадочное заболевание, с сыпью. Я выехала на эту вспышку, потому что сразу поняла, что дело в риккетсиях. В тех местах построили газоконденсатный комплекс — грызуны оттуда стали уходить из-за загрязнения окружающей среды отходами этого комплекса и пришли в поселки.
Люди в тех местах, вероятно, болели и раньше, но не обращались за по мощью. А потом делались «иммуны». На комплексе же шла работа вахтовым методом, туда стали приезжать отовсюду на время «неиммунные» рабочие. Они жили в финских домах. Под лестницами у крылец — собаки с жутким количеством клещей. Человек выходил покурить, клещ присасывался, человек заболевал. Стали болеть приезжие рыбаки из больших городов. Словом, число заболеваний росло, и меня послали разбираться.
Я поняла, что это риккетсии, по симптомам: лихорадка, сыпь, черное пятно в месте укуса. Тогда врачи начали лечить больных антибиотиками, и они стали поправляться. Врачам не надо было ничего знать о возбудителе, им вообще ничего не было нужно — они ставили диагноз «вирусная экзантема». «Экзантема» — потому что есть сыпь, а «вирусная» — потому что неизвестно от чего.
Как вы доказали что это особенная, новая риккетсия? И какая разница, особенная или нет, если лечится точно так же, как остальные? В чем практический смысл такого открытия?
В том, что ни один из диагностикумов, сделанных для известных видов риккетсий, не работал. Вы не можете поставить диагноз, доказать что у человека какой-то риккетсиоз, а значит, не знаете, как лечить.
Мы выделили этот новый вид, анализировали его молекулярно-генетические особенности совместно с французскими коллегами: в Марселе нашли еще до Астрахани. Потом близкие виды нашли в Израиле — это все особые лихорадки со своими названиями. Сегодня возбудитель «астраханки» есть во всех лабораториях мира.
Как это повлияло на местную борьбу с «астраханкой»?
Школьники писали диктанты, чтобы запомнить, как отличить опасного клеща. Все врачи, все фельдшеры знали, как лечить, — мы их учили.
А теперь?
Санэпидстанции разогнали. Диагностикума там нигде нет. Правда, многие местные врачи узнают симптомы и лечат правильно, хотя сами не знают от чего. В статистику не дают, как и многие инфекции.
Прошло всего несколько лет с тех пор, и я узнала, как местный фельдшер поставил отцу и сыну, приехавшими на рыбалку из Подольска, «простуду». Ведь без теста он не мог поставить им риккетсиоз. Мальчик погиб в больнице в Подольске.
Ликвидированных инфекций не бывает
Паразитологи нужны в частности потому, что надо быть готовыми к возврату старых инфекций, которых не помнит большинство практикующих врачей.
Может ли вернуться сыпной тиф?
Вши непобедимы. Если человек болел тифом, заболевание может вернуться даже через сорок лет — при стрессе или другой болезни, оперативном вмешательстве. Возбудитель тифа Риккетсия Провачека находится и после болезни где-то в организме и ждет своего часа. Человек может снова заболеть, и если есть вошь, она заражается и заражает других. У вши есть прекрасная особенность (Тарасевич сияет при этих словах, исполненная гордости за вошь — И.К.) — вошь не любит грязных, всегда переходит на чистых и заражает их.
А что сегодня с тифом в России?
Тиф всегда там, где грязь и бедность. Нас как-то в 1990-е вызвали в больницу: солдат, москвич — кашель, температура. Не знали, что с ним. Сказал, что их моют раз в две недели, белье нестиранное. Когда его клали в больницу, он остался в своих трусах. Мы посмотрели — в резинке было столько вшей!
У детей часто находят вшей. Это опасно?
Это почти всегда головная, а тиф переносят платяные. Отличить их сегодняшние врачи не умеют. Это не вопрос того, где нашли, может быть платяная на голове, надо собирать и смотреть конкретные признаки.
Так что, реально, есть тиф сегодня?
Ликвидированных инфекций не бывает. Вошь не уничтожишь. Достаточно бедности — не стирать вещи, не мыться — и будет вспышка. Раньше были хорошо оснащенные санэпидстанции, были ЭВМ, делали прогнозы вспышек. Сегодня на станции — просто бухгалтер и главврач. В Липецке была вспышка в 1997-м. В диспансере несколько десятков человек заболели, диспансер скрывал это. Я послала лаборантку, но они сожгли всех вшей, осталось шесть штук. Мы выявили двадцать восемь острых случаев тифа. Я приехала в Москву и привезла акты, подписанные всеми местными медицинскими службами. И мне сказал один деятель из министерства: «Подумаешь, двадцать восемь случаев… мы дадим четырнадцать в статистику». И дал четырнадцать.
Будущее инфекций и инфекции будущего
Другая причина, для чего обществу нужны эпидемиологи, — чтобы реагировать на совершенно новых возбудителей , чья эволюция только подходит к черте, когда они начинают быть опасными для человека. На долю Тарасевич выпал и такой возбудитель, но в тот период ее карьеры, когда она оказалась практически лишена возможности работать.
Есть ли на нашем горизонте какие-то молодые, новые инфекции?
В прошлом году заболела девочка девяти месяцев — кашель, высокая температура. Мне позвонили через знакомых, и я помогла госпитализировать ее. Потом заболел ее двухлетний брат, потом остальные члены семьи тоже. Оказалось, что у нее и ку-лихорадка — пили сырое козье молоко, — и болезнь кошачьей царапины — бартонеллез — приютили бездомную кошку.
Эта инфекция уникальна тем, что ее возбудитель находится в стадии становления, поэтому она еще не очень патогенная. Если риккетсии давно освоили человека, то бартонелла только начинает. Сейчас у большинства заболевших дело ограничивается легким воспалением лимфоузлов, возможно, лихорадкой. У людей со слабым иммунитетом может быть более тяжелое течение: температура, в редких случаях поражения нервной системы.
Очень много кошек инфицированы бартонеллой, для них она — старый паразит, они совершенно не болеют. Передается через плаценту от кошки к котенку, либо с блохами, чаще у диких кошек. Когда котенок или кошка умываются, слюна оказывается в ложбинке в коготке. Царапина — и бартонелла попадает в кровь человека.
Какая ситуация с бартонеллой, ее лечением и диагностикой?
Лечили эту девочку поначалу неправильно — в больницах нет диагностикума на бартонеллу. Потом, когда уже мы поставили диагноз и ее стали лечить, главврач больницы заблокировала всю документацию с этим диагнозом. Но лечащий врач, Татьяна Александровна Чеботарева, не побоялась, и мы теперь соавторы. У нас нет денег, но мы поехали на дачу, где заболели люди, выяснили, что у соседей тоже, а потом набрали триста случаев по московским клиникам за два года.
Нет станций, нет диагностикумов, знания о симптомах и лечении передаются в некоторых регионах только в виде устной традиции.
Скажите, а вообще у вас есть смена в этой стране?
Вся моя смена, тридцать три диссертанта, — в США и Европе. Новые ничего не знают, уровень середины ХХ века. Но главное — их просто нет: в лаборатории еще одна такая же старуха, как я, — и всё.
Какая зарплата предлагается молодому сотруднику?
Шесть тысяч рублей.

http://www.vokrugsveta.ru/vs/article/7797/
 
Сверху Снизу